Друзья

В 2009 году меня осенило: я понял, что у подавляющего большинства людей совсем-совсем нет друзей, в моем понимании этого слова, разумеется. Мое понимание этого слово прям как я сам — с каждым годом хотело бы стать проще и глупее, но почему-то поступает четко наоборот. И вот помимо совсем уж очевидного и «детского», типа «можно положиться», «интересно вместе» и прочего бла-бла-бла один критерий с годами набирает вес. Мне важно, чтобы с друзьями я имел возможность не фильтровать базар, во-об-ще. Идеально, чтобы и они имели такую возможность и желали ею пользоваться. «Не фильтровать базар» — не в смысле крыть друг друга хуями и не получать за это по ебальнику, разумеется. Это подразумевает такую степень откровенности, когда в разговоре о чем-то и перескакивании с более-менее отвлеченной темы на совсем личный пример у меня не возникало необходимости прикусывать язык, потому что, типа, «он же не в курсе, блять!». И наоборот, в смысле по направлению от друга ко мне. Тут есть тонкая грань между «душевно-физиологическим эксгибиционизмом», который я совершенно не приветствую; например, слушать как, от каких действий и какими объемами сквиртует дама сердца друга мне не очень интересно, во всяком случае каждый раз. С другой стороны, мне важно знать, что если другу по какой-то причине будет важно об этом однажды поведать, у него не сработает внутренний стопор «ой, нет, это слишком личное». То же самое по направлению от меня к друзьям.

Дальше вся эта тема делится на несколько.

Во-первых — как я уже сказал, таких друзей почти не бывает. У всех есть какое-то количество приятелей разной степени близости, но это все говно на палке, то есть стоит довольно недорого. Собственно, не всем это нужно, более того — не все знают, что так бывает, и довольствуются «приятельствованиями», искренне полагая, что это и есть друзья. Я, однако, был избалован наличием в течение многих лет именно такой, описанной выше, компании; да не из двух, а аж пятерых, включая меня, человек.

Во-вторых — печальная правда жизни заключается в том, что после лет, этак, 25 друзья уже не заводятся. Ну, кроме как в порядке редчайшего исключения. Статистика моих приятелей и знакомых говорит о том, что всякие «друзья детства», «сослуживцы» и «сокурсники» при рассмотрении под лупой оказываются как раз приятелями и рано или поздно либо отваливаются, либо превращаются в дежурно-ненужный балласт. А вот морально-интеллектуальная почва для выращивания дружеских отношений обычно сочетается у людей с обстоятельствами, позволяющими этому произойти лет в 17-25, редко раньше и почти никогда позже, что печально, но не будем же мы печальности из-за отметать научный факт.

В-третьих и в-главных — когда я переезжал в Армению из России, фактор неизбежной постепенной потери своей компании был для меня одним из главных «против». Однако, когда я приехал и начал здесь жить — все «за» катализировались реальностью и успокоили меня. Но отложенная проблема заключалась в том, что я, во-первых, приехал в страну, в которой не знал ни одного человека, во-вторых мне было существенно больше образных 25 лет.

Из всего этого у меня есть один вывод и одно наблюдение.

Вывод меня и радует, и не радует: в моем, довольно широком, кругу общения сейчас есть два с половиной человека, которых я мог бы назвать друзьями исходя из вот этой, своей, системы критериев. Это не радует, потому что это меньше чем то, к чему я привык. Радует, что это больше нуля, что, учитывая все обстоятельства моего здесь появления (включая мой характер, разумеется) — почти чудо.

А наблюдение, когда оформилось у меня в голове, почти поразило: здесь, в Армении, одиноких людей среднего возраста, чудовищно одиноких, прям до волчьего воя в ночи, в тысячу раз больше, чем я привык наблюдать в России. С одной стороны, каждый человек здесь окружен сотнями сотен родственников и друзей; с другой стороны (а возможно — именно поэтому) почти никто не имеет вот того самого узкого «ядра друзей», с которыми можно не бояться быть во-об-ще любым и проговориться о чем угодно.